Эту встречу провел Антуан Шадид, американец ливанского происхождения. Он работает в газете « The New York Times», а также ближневосточным репортером египетского филиала агентства «The Associated Press».
Это один из немногих журналистов, которому сирийские власти позволили войти на свои земли, встречаться с народными ополчениями, выстраивать отношения с ними, оценить ситуацию и сделать свои предложения. Со своей стороны, мы считаем его подозрительной личностью, и предостерегаем от него и ему подобных. Мы советуем не встречаться с подобными лицами и не давать им никакой информации. Все данное, таким как он, оборачивается уроном. Мы хотим обратиться к братьям из народных ополчений с напоминанием о том, что задача этих лиц заключается в подкупе душ и перенаправлении революций в сторону от их целей, и привязывания революций к иностранным сторонам.
Журналист провел эту встречу с тем, кого называют одним из ответственных в народных ополчениях. Этот человек предоставляет четкую картину о внутренней ситуации, его организованности и осознание, которое следует внимательно рассмотреть. В интервью приводится:
«В пятницу 15 мая 2011 года мне позвонил один из моих приятелей и сообщил, что есть американский журналист, желающий встретиться с мирными жителями Хомса и Хама, чтобы взять интервью у активистов революции. Мы обсудили цели встречи, и что может стоять за этим, является ли он журналистом или агентом разведывательных служб режима. Затем мы сошлись на проведении встречи с ним, чтобы узнать, что или кто стоит за этим.
Мы провели ряд мероприятий для подготовки к визиту и определили место встречи. Я подготовил идеи, которые мы сможем обсудить с ним, и отобрал то, что более всего на данное время нужно довести до масс-медиа, дабы оказать помощь нашей революции.
16.07.2011 этот журналист пересек сирийские границы в сопровождении испанского репортера, который представился по имени Муса. По всей видимости, он плохо владел арабским языком в отличие от Антуана, который в совершенстве говорил по-арабски. Они направились сразу в город Хама и провели там ряд встреч. При нем был только мобильный телефон – никакого портативного дорожного компьютера и т.п. Все желаемую информацию или идеи он записывал ручкой на бумаге. Писал на английском языке и крайне неразборчивым почерком, будто это какие-то знаки. Одним словом, только он мог разобраться в своих записях.
17.07.2011 утром они вернулись в город Хомс и я встретил их. Я был с ними до вечера следующего дня. В течение этого периода времени, они провели встречу с некоторыми активистами революции. Затем мы сами провели длительную беседу. Нами были обсуждены следующие направления:
Механизмы общественной технологической и организаторской деятельности у активистов народных ополчений;
Какую альтернативу видят сирийцы;
Политические обсуждения по поводу взаимодействия с сирийской революцией со стороны сил, находящихся в окружении. Также различный подход во взаимоотношении с революцией со стороны правящего режима, причины различного отношения к областям: к одним областям страны так, к другим – по-иному.
1 – Механизмы общественной деятельности.
Вначале он выразил свой восхищение технологическому сопровождению у активистов революции, заметив портативный компьютер, мобильные телефоны, коммуникаторы HTC, шифрование соединения с Интернетом. Он спросил меня об источниках такого оборудования. Я ответил ему, что все это мы завозим из-за рубежа в целях безопасности и во избежание отслеживания. Я поставил его в известность о том, что я не смогу предоставить детали, связанные с деятельностью, в целях безопасности. Было заметно, что он понимал меня хорошо. Он сказал мне: «Все, что может навредить вам, не говорите мне, или скажите, чтобы я не опубликовывал. Поскольку продолжение вашей деятельности является важным делом. И вам видней, что вредит вам, а что приносит пользу».
Он спросил меня об административных подразделениях и механизме работы. Я сообщил ему, что функционируют, так называемые местные комитеты. Работают координированные ополчения, есть съезд ополчений. Это на уровне города Хомс. В остальных регионах практикуется в основном такая же схема. Существует и союз сирийских ополчений. Также функционируют координационные комитеты отдела новостей, комитеты по обеспечению медикаментов, по снабжению продовольствия, по доставке финансовых ресурсов, по политическим и информационным вопросам, по госпитализации раненых и погибших, по наблюдению за общественностью, по подготовке транспарантов, по организации демонстраций (сохранение безопасности всех входов в шествии демонстраций, отслеживание сотрудников служб безопасности и обеспечение выходов). В основном, численность каждого комитета от 20 до 100 человек. Он неоднократно выразил свой восторг пониманию ситуации в сфере безопасности, словами: «more secure».
Здесь же он спросил, о существовании такого же уровня организованности в городе Хама. Я ответил ему, что город Хама находится на этапе «организованной анархии». Он удивился тем, что я использовал этот термин. Мне пришлось ему объяснить это следующим образом:
«Вследствие интенсивного гнета со стороны правящего режима на протяжении долгих лет в отношении каждого, кто будет уличен или попадет под подозрение в организованной деятельности, порожденный страх перед организованной деятельностью стал как воздух, которым дышали жители Сирии. У людей сложилось мнение, что любая организованная деятельность завершится заточением в тюрьмах сирийского режима. Когда началась революция, и народ начал выходить в таком массовом количестве, появилась необходимость организации этой работы и упорядочивании вытекающего из этих мероприятий, такого как слежка и тому подобное. Среди людей стали возникать разногласия, с одной стороны, они считали, что организованная деятельность завершается арестом, с другой стороны, реальность показывала, что революция без организованности завершается анархией и провалом. Так и зародилось выражение «организованная анархия», т.е. организованность с сохранением элементов анархии. Это включило в себя следующие этапы:
1 – Вначале каждый активист самостоятельно занимался побуждением людей к выходу. Активисты сами проводили митинги протеста, фотографировали, монтировали видеоролики, загружали в сеть Интернета и вели переписку с новостными каналами. Возможно, тот самый мученик, который осмелился в центре мечети после пятничной молитвы (намаза) возгласить «Аллаху Акбар», и был из таких активистов.
2 – Этап пересечения действий активистов. Появились те, которые снимали на видео, выкладывали в сеть Интернета, проводили митинги протеста. Кто-то громогласно созывал. Кто-то оформлял транспаранты и выдавал их участникам демонстраций. Кто-то подводил, регулировал голосовые усилители и передавал микрофон в толпу демонстрантов. Человек с громким голосом повторял возгласы, за которым повторяли другие люди. Кто-то поставлял питьевую воду. Все эти организационные дела проводились только в ходе демонстраций.
3 – Этап формирования специализированных сил молодежи в реальной действительности. Появился специальный отдел, ответственный за подготовку транспарантов, отдел по сбору информации, отдел по видеосъемкам и необходимых программ для Интернета, отдел защиты живых кварталов и так далее.
Таким образом, эти этапы в городе Хомс развивались и сменяли друг друга с изменением ситуации в сфере безопасности, разделения города на микрорайоны и изолировании их друг от друга, в течение нескольких недель. Что же касается города Хама, то, в этом отношении, он отстал не на много от города Хомс. Там сразу произошел скачок к освобождению от власти государства. Он не проходил эти этапы последовательно. Тем не менее, сегодня город Хама пытается пройти эти этапы в силу грозящих ему опасностей в сфере безопасности со стороны режима. Сегодня она переживает второй этап. И как я уже говорил, мы подсказываем им и даем необходимые советы».
Журналист выразил свой восторг относительно нашей организованности. Он назвал это вершиной созидательного творчества, удивляясь тому, что подобное исходит от народа, который на протяжении тридцати лет жил в неведении от политической организованной жизни. Он сказал: « Сирийская революция – феноменальная в полном смысле слова. Эта самая важная революция, происходящая в регионе. Сирийский народ – созидательный и творческий ».
Затем он затронул историю певца Ибрахима аль-Къашуш, которого убили сирийские спецслужбы, затем вырвали ему горло и изуродовали его, думая, что он возглавляет демонстрантов в городе Хама под девизом: «Ну-ка, прочь! О, Башшар!». Он напомнил его песню, которая распространилась по всему миру, вплоть до того, что ей сочинили музыкальное сопровождение ремикс. Я сообщил ему, что убитый певец Ибрахим не имеет отношения к Ибрахиму, который воздает возгласы. Они оба из семьи аль-Къашуш. Один из них был убит за проступок другого. Сирийские разведслужбы пускали слух, что этот человек является доносчиком правящего режима, чтобы вызвать сомнение и недоверие к его делам. Также режим опубликовал список коммерсантов, которые помогали и поддерживали революцию, и ложно обозвал их доносчиками, чтобы нанести удар по доверию между ними и людьми.
Также он сказал, что предполагал, что в городе Хама больше спокойствия из-за отсутствия органов безопасности. Однако, в реальности, он был удивлен, что ситуация там крайне обостренная. Я сказал ему, что жало государства еще не сломлено там, и что жители Хама имеют предысторию с этим режимом, остерегаясь вероломного отношения с ними в любую минуту.
2 – Какую альтернативу видят сирийцы.
Во время обсуждения этого с ним к нам подошел доктор шариатских наук, работник в администрации вакуфных дел. Он вмешался в наш разговор и начал беседовать с ним, пытаясь довести идею того, что Ислам – религия мира и общественного сожительства, что не стоит бояться грядущих перемен и это внутренний конфликт, не касающийся кого-либо извне. Он сказал, что нашим требованием является модель нынешнего турецкого исламского государства под руководством Эрдогана. Однако журналист ответил на это тем, что Турция не является исламским государством, что оно – светское гражданское государство. Этот доктор не имел политического образования (осознания), а хотел лишь защитить Ислам и дать более красочную картину о нем.
В ходе обсуждений многих вопросов во время диалога журналист говорил о том, что доктор не понял его вопрос. Однако я понял, что он подразумевает своим вопросом. Он задавал однозначные вопросы, которые ставили доктора в критическое положение. Например, он задал вопрос: «Дозволяет ли Ислам брак между мусульманкой и христианином?». Доктор замешкался и воздерживался от четкого ответа. Я начал отвечать ему с предельной ясностью и объяснять ему правильный подход во взгляде на эти вопросы. Также доктор сообщил ему, что государство несколько лет назад попросило его провести исследования относительно экстремизма в сирийском обществе, в частности в таких городах, как Хомс, Хама, Алеппо, Дамаск, Риф (Дамаск) и Дир-уз-Зур. В своем исследовании доктор пришел к выводу, что сирийское общество – это доброжелательные люди, среди которых не встретишь экстремисткой идеи, напротив, только умеренную мысль и суфийские школы. Что касается салафитов, то они составляют крайне незначительное количество и не представляют никакой угрозы в отношении общества. Режим, можно сказать, загнал их в угол. В итоге сирийский народ желает достойной благородной жизни, а не коррумпированной.
Журналист в этом разговоре своими вопросами делал акцент на том, какую смену ждут сирийцы в предстоящем этапе. Обратившись ко мне, он сказал: «Что хотят люди после свержения режима?». Я ответил ему, что люди не думают о том этапе, который придет после свержения. Народ сейчас желает свержения режима. Не удовлетворившись моим ответом, он, перефразировав свой вопрос по-другому, спросил: «Что прогнозируют люди после свержения режима?». Я вновь постарался уверить его, что народ не задумывается о том, что будет после свержения. Затем он в-третий и в-четвертый раз повторил свой вопрос. Я попытался говорить медленно, чтобы внятно объяснить то, что хочу до него довести. Затем описал картину ситуации в стране следующим образом:
«Все эти сорок лет асадовского правления сирийский народ жил, словно в тюремной камере с одним окном, расположенным высоко под потолком. Заключенные не могли видеть ничего из того, что снаружи, кроме, как только с большим усилием, и в том объеме, что позволял ему режим. Не существовало никаких политических движений независимо оттого, являются ли они светскими, исламскими, коммунистическими или другими. Народ видел только то, что ему показывали в тюремное окошко, с одной целью – чтобы народ следовал увиденному изнутри с молчанием, убеждая себя в том, что это и есть путь выхода из этой тюрьмы. Их объединяет лишь желание свободы и выхода из этой тюрьмы.
Наш народ увидел из своего окна соседнюю тунисскую тюрьму, как её заключенные сломали двери и вышли на свободу. Это открыло глаза у людей на силу, кроющуюся внутри них. Так возникла идея, что возможно эта сила поможет и им выйти на свободу из тюрьмы. Однако они выжидали, наблюдая за последствиями того, что происходит с их соседями. Вскоре они услышали, что их соседи-египтяне предпринимают все новые и новые попытки, что их усердия не ушли понапрасну, что они сломали двери своей тюрьмы.
Так у них сформировалась убеждённость в немощности тюрем, в которые они заключены. Вскоре пришла новость о том, что их соседи, йеменцы и ливийцы, не покладая рук стараются сломать свою тюрьму. В итоге сирийцы восстали, как одна личность, которую предыдущая тюрьма заставила вернуться к естественной проницательности, далекой от идеологических загрязнений. Именно на эту проницательность правящий режим не обращал внимания, и вовсе не предполагал ее появления.
Народ восстал, не думая ни о чем, кроме того, как проломить выход и освободиться из заточения. Народ восстал, не думал ни о чем, кроме свержения правящего режима. И он не может думать ни о чем другом, даже об альтернативе. Ибо не может быть никакой политической деятельности до свержения режима, т.е. до выхода из тюрьмы на свободу».
Тут журналист был изумлен таким сравнением и попросил меня повторить то, что я сказал. Затем спросил меня о том, означает ли это то, что народ не согласится ни с каким форматом диалога? Я сказал ему: «Не смысла вести какой-либо диалог, который ведет к внутритюремной свободе. Выход из заточения открывает свободу, после этого народ приступит к размышлению о замене. Выход из тюрьмы означает выход из власти тюремных надзирателей. Поэтому народ говорит, что он желает свержение режима. Нет никакого диалога внутри тюрьмы».
Это ответ не утолил его жажду в познании альтернативы. Он вновь попытался задать вопрос. И я сказал ему: «Дабы быть более объективным с тобой, скажу: возможно, народ и задумывается об альтернативе, но на данном этапе он об этом открыто говорить не будет. Все единогласны в том, что сейчас не время говорить об этом с народом, который в настоящее время желает только свержения режима».
Тут он обратился с вопросом к доктору: «Какую замену люди предлагают?» Он ответил: «Мы хотим гражданское государство с исламской окраской, где никто не подвергнется дискредитации».
Он сказал мне: «Хорошо, если падет режим, что люди будут делать?» Я ответил: «После того, как люди выйдут из заточения, народ окажется в шоковом состоянии. Он поймут, что нуждаются в регулировщике движения, чиновниках, военнослужащих и других работниках. Однако предшествующее сознание людей позволит им найти такие решения, которые нынче невозможно даже представить».
Вернемся к разговору об альтернативе. Он задал мне ясный вопрос, которым хотел поставить меня в тупик. Он сказал: «Теперь ответь, исламское ли ты хочешь государство или гражданское?» Долго не думая, я тут же сказал: «Естественно, исламское государство». Ответ застал его врасплох. Я продолжил: «Мы хотим исламское государство, которое будет вести правление согласно шариату, претворять исламские законы над обществом, распространять Ислам в мире, проводить джихад и покорит Америку. И подобно тому, как Америка оккупирует страны здесь и там, исходя из принципов, которые она провозглашает через распространение свободы и прав человека, также и исламское государство, будет проводить джихад, исходя из своей идеологии, которую оно исповедует. Так оно вскоре завоюет и Вашингтон. Вдобавок к этому, мы располагаем достаточными возможностями проводить политические маневры прежде, чем приступить к завоеванию Америки военным путем. Так, например, мы сможем разоблачить правителей Америки перед их собственным народом, изобличить их обман в силу того, что американский народ мирный и миролюбивый».
Журналист добавил: «Да, американский народ миролюбивый. При всем притом, этого не подходит. Светскость самый подходящий вариант. Он признает права всех этносов и течений. Однако Ислам не предусматривает этого». Тут я перебил его, и сказал: «Наоборот. Принятие Ислама со стороны христиан в том регионе увеличивается, а, между тем, светскость не может защищать меньшинства». Он продолжил: «Допускается ли со стороны исламского государства проживание в нем христиан и секуляристов (приверженцев светскости)? Запад боится идеи дискредитации». Я сказал ему: «Существует подробное объяснение этому вопросу. Христиане и иудеи являются «зиммиями» – полноправными гражданами исламского государства, которое защищает их взамен на выплату налога – джизья». Тут доктор сделал удачную своевременную вставку, что Посланник Аллаха ﷺ сказал: « Кто обидит зиммия… ». Я продолжил: «Что же касается секуляриста (приверженца светскости), то нет. И Запад к этому не имеет никакого отношения, ибо это является внутригосударственным законом. И подобно тому, как Запад не согласен обсуждать со мной свои законы, также и ты не имеешь право обсуждать законы моего государства. Обсуждение, а точнее дебаты, между мной и им должны вращаться вокруг основных доктрин, и только. Брак же между христианином и мусульманкой – это шариатское постановление, т.е. закон. И Запад не имеет право спорить со мной по этому поводу». Он продолжил: «В Османском государстве было множество ошибок и проблем, которые, в конечном итоге, привили к восстанию арабов и падению его». Я сказал ему: «Я не прошу исламское государство, похожее на государство такого-то рода или такого-то периода времени. Я прошу исламское государство согласно источникам шариата, а именно, согласно Корану и Сунне. Если ты хочешь взять Ислам, ты не должен брать его из истории, напротив, а только из его шариатских текстов. И все, что переступает границы этих текстов, не что иное, как злоупотребление претворением Ислама на протяжении веков».
3 - Политические обсуждения по поводу взаимодействия с сирийской революцией со стороны сил, находящихся в окружении. Также различный подход во взаимоотношении с революцией со стороны правящего режима, причины различного отношения к областям: к одним областям страны так, к другим – по-иному.
Между нами произошел спор относительно роли Америки в революции. Тут я его спросил: «Что ты хочешь теперь после всего этого безмолвия? Где принцип права человека перед невинной кровью, которая проливается на землях Сирии? Почему американский посол заявил то, что заявил? Почему только сейчас, спустя четыре месяца с начала революции, начали прибывать журналистские группы? Почему сирийский режим не позволил войти в страну никому из журналистов, за исключением трех американских журналистов? Может, по всей видимости, потому что они были их людьми, и поэтому получили официальное разрешение?».
В ответ он сказал, что нет никакой связи во времени между его нынешним прибытием и проводимой американской информационной политики, и что причиной его запоздалого приезда стали лишь трудности безопасности при въезде в страну, которые устраивает режим. Например, его сложности, после того, как он (журналист) встретился с Рами Махлюфом [1] и назвал его ублюдком. Это ощутимо встревожило режим в отношении него.
Затем он продолжил: «Мы представляем себе, что в руках Америки ключи перемен в Сирии. Хотя, на самом деле, это преувеличение с нашей стороны – Америка не имеет в Сирии столько сил в реальности, чтобы можно было свершить изменение, которое ей хотелось бы. К тому же, основными и влиятельными игроками в сохранении сирийского режима и срыве революции являются Турция, Иран и израиль. Турецкий режим является самым сильным игроком, сильнее, чем Иран, как и является самым приближенным к народу. Поэтому он больше всех представляет угрозу, т.е. самый опасный из них, поскольку он имеет широкую народную поддержку и идеологическое влияние в Сирии, не говоря уже об экономических и географических интересах. Также Турция превосходит Иран в возможностях военного вмешательства. Иран, в основном, делает упор на то, чтобы сохранить линии логистической помощи «Хизбалла» в Ливане.
Что касается Израиля, то он старается помочь режиму через еврейское лобби, оказывающее давление на американский конгресс с целью защиты сирийского режима путем предоставления ему постоянных возможностей, и воспрепятствования любым серьезным мерам со стороны американской администрации для свержения режима. Также бытует глобальный страх, особенно в Европе, перед переменами, будет ли обеспечено мирное сосуществование для всех классов, а также страх перед отсутствием ясной нерадикальной (неэкстремистской) замены, слабость приверженцев светскости и боязнь от диктаторства большинства». Это объясняет настойчивость этого журналиста на получение полной картины о предстоящих переменах, потому что Западу не терпится узнать, какое будущее сулят ему перемены, как и не дает ему уснуть страх перед исламским радикализмом.
Что касается визита американского посла в город Хама, то журналист сказал: «Это стихийный визит». Я сказал ему, что народ ведает (осознает) о том, что Америка поддерживает этот режим. В день визита посла мы сожгли американские флаги и сняли это. Однако мы не допустили съемок со стороны масс-медиа, пока не выясним подлинные цели данного визита. Эти слова журналист принялся записывать в свой блокнот.
Затем я сказал ему, что с каждой попыткой оттягивания Америкой процесса изменения режима, она будет все больше утрачивать свое влияние на ход событий в регионе. Справедливости ради стоит отметить, что это радует нас. Он вновь сказал, что мы преувеличиваем возможности Америки в реальности Сирии. Но, я сказал ему: «Ты хочешь сказать, что сирийский режим лишил Америку возможностей образовать замену в течение этих долгих лет через предоставления всего, чего хочет она, и мастерского исполнения всей её политики, и это ослепило Америку от размышления по обеспечению замены в течение сорока лет правления Асада?» И он ответил: «Да, именно это я хочу сказать».
Тогда я спросил его: «Поддерживаешь ли ты утверждение того, что Америка и Европа провалят друг другу конференции, проводимые по поводу Сирии за рубежом?». Он покачал своей головой и сказал: «Именно, это и происходит сегодня».
Он спросил мое мнение по поводу того, почему не разворачиваются народные волнения в городе Алеппо? Я помолчал немного, затем сказал, что не знаю. Возможно, причина во взаимоотношении режима с городом Алеппо в минувшие годы. Он попросил меня пояснить это глубже. Я сказал ему, что у режима был к регионам различный подход, в зависимости от ментальности населения и склада его мышления.
Затем он обратился ко мне и всем присутствующим активистам с вопросом о нашем оптимизме относительно того, насколько скоро будет успех революции. Все ответили с воодушевлением: «Да, это режим, рано или поздно, падет в течение одного, двух и более месяцев, а может в течение года или двух. Ведь народ желает свержение режима». Он улыбнулся…
Я спросил его, верит ли он сирийскому государству? Он ответил: «Сначала верил. Однако сейчас нет. Тем не менее, я считаю, что среди народных ополчений есть вооружение». Я ответил ему: «Нет оружия в руках народа. Наша революция исключительно мирная». Он настаивал на наличии вооружения, а я настаивал на отсутствии. И сказал ему: «Все, что транслируют государственные средства массовой информации не что иное, как ложь и измышление». И рассказал ему историю того, как работники служб безопасности бросали оружие перед демонстрантами, а также случаи бесчинства президентских бандитских группировок. И предоставил ему собственный обзор, открыв канал « LIVE STREAM», через который транслировались демонстрации в прямом эфире без никакой связи с кем-либо, чтобы он сам убедился в том, что никакого оружия в действительности не было. Увидев это, он выразил свой восторг. Затем сказал: «Ты внушаешь во мне доверие. Твои слова убедительны и восхитительны». Также я сообщил, что у нас есть еще одна альтернативная масс-медиа линия. Мы не ждем никого. У нас есть все необходимое для слежения за медиа пространством. Мы располагаем собственными блогами в сайтах «facebook» и «youtube».
Затем спросил меня о моей жизни, возраст и о той деятельности, которой я занимался до революции. Принадлежал ли я к какой-то определенной политической силе. Ответил ему, что режим не допускал наличие никакой политической силы, не говоря уже о ведении политической деятельности среди общества. Он повторил свой вопрос, пытаясь вытащить хотя бы что-то из меня. Он спросил меня, чем я занимался в детстве, когда ходил в школу, принимал ли я участие в каких-то общественных мероприятиях во время учебы в университете. Я ответил ему в общих чертах. Затем он спросил о том, не желаю ли я заняться политической деятельностью после свержения режима, не хочу ли я стать министром, например. Затем вновь спросил, какие из политических движений за рубежом я поддерживаю. И я ответил ему: «Я – Хизб ут-Тахир». Он немного помолчал, затем спросил: «Эта партия работает в Ливане?» «Да» – ответил я. «Это Умар Бакрий?» – продолжил он. «Нет» – ответил я. «Это Абу Кудада?» – продолжил он. «Нет» – продолжил я. Затем немного промолчав, он начал рассказывать: «Однажды в Лондоне я просидел под дождем два часа, дожидаясь встречи с Абу Къутада, чтобы поговорить с ним всего лишь десять минут. Он такой безобидный человек. Я думаю, что он невиновен. И обвинения, предъявленные ему не что иное, как ложь и вымысел…». Я молчал, слушая его. Он вновь вернулся к расспросу и говорит: «Это аш-Шаххаль?». Я ответил ему: «Нет. Он приверженец салафитского движения в Ливане…».
Затем я спросил, какими профессиональными стандартами он руководствуется в подборке информации, чтобы воспользоваться ими в освещении. В частности, после того, как сам стал свидетелем того, как он, стараясь сфотографировать танк в движении, попросил приблизиться на пять метров, чтобы соблюсти допустимые условия для публикации фото в журнале. Мы сказали, приближайся на свою ответственность. Он сказал: «Нет, нет, нет! Мы ведь хотим необходимое фото».
Естественно во время длительной встречи наши беседы перемежевывались рассказами о преступлениях существующего правящего режима. Я полагаю, что нет надобности, упоминать их здесь. Он настолько заинтересовался нашими разговорами, что начал спрашивать своих приятелей: «Когда нам следует вернуться в Бейрут? Сколько времени у нас осталось?». И он же нам поведал о двух западных журналистах, которыми вымирающий в собственном кафтане сирийский режим, отрубил руки, чтобы не дать им возможность написать.
Этот дипломатический журналист попрощался со мной и попросил меня устроить другую встречу в Бейруте или Хомсе, отметив необходимость следующей встречи. Также попросил меня, писать ему о действиях государства в отношении демонстрантов и репрессиях, которым они подвергаются, а также о раритетах революции. И дал мне несколько электронных адресов для переписки с ним».
